НАШИ УЧИТЕЛЯ

Александр Дмитриевич Зайцев

Тридцать пять лет тому назад, в 1948 году, Б. Иогансон, рекомендуя кандидатуру Александра Дмитриевича Зайцева на звание профессора, писал: «Знаю А. Д. Зайцева много лет как одного из ведущих педагогов Академии художеств. Александр Дмитриевич работает вместе со мною в моей индивидуальной мастерской по руководству живописью и композицией, а также замещает меня как руководителя кафедры живописи. А. Д. Зайцев является талантливым живописцем, владеющим большой живописной культурой. С большой любовью и энтузиазмом он отдаёт свои способности воспитанию студенчества, которому успешно прививает любовь и подлинное понимание задач живописи и композиции. Он горячо и не по-казенному относится к своему делу — педагогике, которому посвятил свыше 15 лет». Иогансон высоко ценил А. Зайцева за колористический дар, ясность композиционного мышления, глубокую эрудицию и безукоризненную добросовестность в работе, порядочность, верность в дружбе.

В творчестве А. Зайцева основное место занимает пейзаж, хотя он любил и натюрморты, а на нескольких зональных, всероссийских и всесоюзных выставках экспонировал картины из жизни северных рыбаков. Он много писал Ленинград. Любил Север, ездил в район Мурманска и Карелию. Привозил оттуда этюды, по которым в дальнейшем создавал большие интересно скомпонованные пейзажи. В них органично сочетаются крепкое композиционное построение с очень тонкой передачей колористического состояния мотива. Любимое время дня у Зайцева — сумерки, хотя среди его произведений есть и ряд великолепных весенних солнечных пейзажей. Творческое наследие А. Зайцева сравнительно невелико, но основательно по своей живописной культуре. Из его работ и сейчас могут многое почерпнуть ученики, которым было отдано более пятидесяти лет, много сил, терпения.

Александр Дмитриевич родился в 1903 году в Благовещенске в большой трудовой семье. После окончания трёхлетней начальной школы поступил в реальное училище и параллельно с учёбой работал в художественной студии. Затем четыре года учился в Художественном училище, работая одновременно слесарем, а позднее помощником декоратора в местном театре драмы. Пробовал преподавать в изошколе. В 1924 году приехал в Ленинград и поступил во ВХУТЕИН, где учился у К. Петрова-Водкина, А. Савинова, В. Савинского и О. Браза. Завершил учёбу в 1928 году, а спустя два года начал преподавать. Работая в Институте живописи, скульптуры и архитектуры, Зайцев параллельно вёл живопись в старших классах ленинградской средней художественной школы. С 1939 года исполнял обязанности профессора в мастерской, руководимой Б. Иогансоном, активно участвовал в выставках.

Наступил 1941 год. Началась война. Зайцев, не задумываясь, пошёл на фронт, хотя как преподавателю института ему полагалась отсрочка. Об этих годах кратко и ясно говорит его автобиография: «С 1 июля 1941 г. вступил добровольцем в ряды Красной Армии в качестве рядового бойца. Участвовал в боях на Ленинградском и на Волховском фронтах. С декабря 1941—на Ладожском озере, в боях под Шлиссельбургом был контужен и ранен. В феврале 1942 г. в боях па станции Погостье был вторично ранен. С апреля 1942 г. был переведён в 219-й стрелковый полк, в политотдел 11-й стрелковой дивизии до 25 октября 1942 г. Затем был откомандирован с фронта в Москву в распоряжение комитета по делам искусств и направлен в Самарканд на должность и. о. профессора и зав. кафедрой живописи».

В январе 1943 года Зайцев стал заместителем директора, а в 1948-м — директором института им. И. Е. Репина.

Многие художники, которые учились в институте в конце 40-х годов, благодарны А. Зайцеву за живое участие в их судьбе. Он помогал вернувшимся с фронта ученикам СХШ и студентам института, прервавшим на время войны свою учебу. Помогал не только словом, не только тем, что иных талантливых, которых он хорошо знал, не побоялся без экзаменов зачислить в институт, но и тем, что вместе с коллективом института создал условия для их учёбы. При институте работала детская комната, где студенты могли на время занятий оставлять своих маленьких детей. Была создана и организация, где студенты могли заработать деньги в дополнение к стипендии. Институт в те годы дышал воздухом радостного, но нелёгкого послевоенного возрождения. Душой его был Зайцев. На протяжении всех этих лет он находился в гуще творческой и организационной жизни ЛОСХ, был активным борцом за высоту художественной школы, одним из самых любимых и уважаемых профессоров института им. И. Е. Репина.

Вместе с другими руководителями мастерских — И. Бродским, А. Савиновым, И. Грабарём, Б. Иогансоном, А. Осмёркиным, В. Мешковым, В. Орешниковым, И. Серебряным, М. Авиловым, Р. Френцем, М. Бобышовым, А. Сегалом, а впоследствии А. Мыльниковым, Е. Моисеенко, Ю. Неприн-цевым, Б. Угаровым Зайцев создавал на кафедре живописи ведущего художественного вуза страны атмосферу требовательности, служения высокому искусству. На его глазах и при его непосредственном участии крепло и развивалось молодое поколение художников современности.

Необходимость постоянно, ежечасно осуществлять высокую миссию педагога была у А. Зайцева настолько велика, что все встречи, разговоры на любую тему в конце концов сводились к вопросам творчества, мастерства, нравственной позиции художника. Зайцева любили, к нему тянулись, я думаю, прежде всего за доброту, естественность, органичность во всем, влюблённость в искусство. Как правило, в коллективе уважают людей устойчивых и твёрдых принципов. Зайцев был именно таким человеком. Он верил в безграничную силу живописи. Вот его слова из доклада на одной из сессий Академии художеств: «Часто спрашиваешь себя, почему живопись не только приковывает к себе наше внимание, но заполняет целиком и всё наше существо. Очевидно, без искусства живописи и жизнь была бы неполной, лишённой чего-то большого, прекрасного и благородного. Раскрыть людям ощущение счастья быть человеком, показать всем возможность быть прекрасным — вот цель, которая должна владеть душой художника».

Преподавание было основано у Зайцева на стремлении увлечь ученика красотой того, что ему предстояло воспроизвести на холсте. Помню, как в конце сороковых годов, когда я учился в мастерской Иогансона — Зайцева, студенты других мастерских забегали к нам посмотреть на «зайцевские постановки». Они были очень гармоничны, красивы, разнообразны: контрастные, с активной светотенью и типично «зайцевские», сдержанные, благородные с нежными тональными и цветовыми переходами, с доминирующим общим серебристым или золотистым тоном. Как правило, на таких перламутровых фонах драгоценно сияла обнажённая модель. Писать эти постановки было очень трудно, но зато каким наслаждением было максимально приблизиться к ним, передавая тончайшую цветовую гамму. Зайцев стремился к тому, чтобы мы, ученики, осмысляли и чувствовали колористическую и пластическую логику постановки. Он старался найти модель, которую редко писали в других мастерских, и выразительно объяснял нам в чём её прелесть, необычность, образно характеризовал главную её особенность. Предварительно обратившись к натурщику или натурщице, он говорил: «Извините, пожалуйста», а затем, обращаясь к ученику, примерно так: «Вы делаете ему круглую голову. Это неверно. Посмотрите внимательно. Ведь его голова, как чемодан. Она вся квадратная: и брови квадратные, и подбородок. Это же скорее Собакевич, а вы делаете Манилова». Замечания Александра Дмитриевича были удивительно метки. Он редко делал поправки на холсте у студента, но если делал их — брал цвет безошибочно. Был беспощаден к эффектам ради эффектов, касалось ли это письма с натуры или работы над композиционным эскизом.

Оценивая творчество величайших колористов мира — Тициана, Рембрандта, Коро, Сурикова, Серова, Коровина,— Зайцев всегда подчеркивал присущее им особое чувство гармонии, колористической соразмерности. Он говорил, что эти художники очень тонко понимали проблему количества и качества цвета. Приносил в мастерскую репродукции картин и анализировал вместе с нами их цветовое построение.

Большое внимание Зайцев уделял материальности цвета, ибо был убеждённым сторонником материальной живописи, когда фактура передаётся не иллюзорной разделкой, имитирующей поверхность предмета, а предельно верным найденным цветом. Он говорил, что при работе с натуры не надо специально думать о материальности изображения, а надо как можно внимательнее «класть точный цвет на нужное место». Под «точным цветом» подразумевалось не локальное раскрашивание отдельного куска, а совокупность цветовых отношений, влияние на цвет воздушной среды, его тепло-холодность.

Зайцев знал и ценил византийскую мозаику, персидскую миниатюру, древнерусскую икону и фреску, но как педагог был активным пропагандистом достижений объёмно-пространственной живописи. Он считал, что великие мастера живописи неизбежно приходили к синтезу формы и цвета, и только синтез всех компонентов изобразительного языка есть высшее проявление искусства, признак его подъёма.

Им часто повторялась мысль о важности рисунка — основы изобразительного искусства, о том, что не было ни одного крупного художника, который не владел в совершенстве рисунком, формой.

В Александре Дмитриевиче Зайцеве жила глубокая вера в возможность развитии у молодого художника данных живописца, поэтому его педагогическая система была направлена на «постановку глаза художника». Хотя он любил цитировать крылатое изречение К. Коровина, смысл которого сводился к тому, что если человек не родился живописцем, то он им никогда не станет, Александр Дмитриевич отвергал эту фаталистическую точку зрения и старался раскрыть ученикам глаза на красоту и богатство цвета, существующего в природе. Требовал при работе с натуры, во-первых, соблюдать закон живописных отношений и, во-вторых, стараться видеть цвет активно, т. е. не допускать его вялости, не сводить живопись лишь к тональным различиям.

Всей своей педагогической системой Александр Дмитриевич подводил нас к выводу, что подлинная живопись — трудный процесс, требующий от художника мобилизации всех духовных и физических сил. Будучи сам образцом собранности и аккуратности, он приучал нас тщательно готовиться к каждому занятию: заранее вымыть кисти, «настроить» палитру (подготовить некоторые смеси), чтобы не терялось ни секунды на раскачку.

В искусстве сегодняшнего дня он не мог примириться с безвкусной стилизацией, увлечением примитивом, с полным игнорированием живого, чувственного ощущения природы, со схематизмом н другими негативными тенденциями. Он часто повторял, что художник, не получивший с первых шагов обучения крепкой профессиональной подготовки, неизбежно скатится к дилетантству, будет не в состоянии отразить окружающий его мир. В страстных докладах на сессиях и совещаниях в Академии художеств, в горячих спорах с товарищами на обсуждении выставок — везде и всюду Зайцев боролся за незыблемые и великие принципы реалистической школы.

Сравнивая изобразительное искусство с музыкальным, он говорил: «Ведь не может же современный пианист сыграть сложное сочинение, не владея в совершенстве техническими навыками фортепианной игры. Через упорный каждодневный труд он обязательно должен пройти все стадии школы. То же самое в живописи: без упорного овладения высочайшим профессионализмом- невозможно высокое искусство».

Те, кому довелось учиться у Зайцева, долго с ним работать, близко его знать, попадали под обаяние его личности. Становились его друзьями. Он был по существу друг студентов. Если хорошо относился к человеку, то никогда не признавался в этом открыто, но о его хорошем отношении можно было догадаться но особой теплоте взгляда, азартности спора или доверительному тону рассказа. Зайцев не расточал щедрых похвал, был сдержан в оценках. Он почти никогда но говорил: «хорошо». Даже зайцевское «ничего» не так-то просто было заслужить. Вместо с тем он переживал за своих учеников, жил их радостями и неудачами. Студенты и после окончания института любили бывать в его гостеприимном доме. О его скромности свидетельствует такой случай. Кто-то из студентов притащил в мастерскую кистевой эспандер. Все начали соревноваться в силе. Входит Зайцев. Стали его уговаривать принять участие. Он отнекивался: на фронте сильно перебита правая кисть и слегка — левая. Уговорили на левую. Выжал больше всех и был очень смущен. Только тогда мы узнали, что он был ранен. Он никогда не говорил о том, что за участие в боях награждён орденами Отечественной войны, Красной Звезды и многими медалями.

Александр Дмитриевич умер внезапно, торопясь перед обходом кафедры к своим студентам. Он был полон творческих планов. На двух мольбертах остались начатые полотна: северный пейзаж и натюрморт с нежнейшими розами.

Более двадцати лет Зайцев бессменно возглавлял художественный совет по живописи Ленинградского отделения Художественного фонда РСФСР. В коллективе ленинградских художников авторитет его был непререкаем. За многолетнюю и плодотворную педагогическую деятельность Зайцев был удостоен высшей награды Родины — ордена Ленина. Ему было присвоено почетное звание «Заслуженный деятель искусств РСФСР». Самой лучшей наградой для этого человека щедрой души было то, что его ученики развивали и развивают в своём творчестве (а некоторые--и в педагогической деятельности) принципы реалистической живописи, к которым он приобщал студентов в течение всей своей жизни. В числе его воспитанников Л. Аветисян, В. Апанович, В. Арапов, Л. Бантиков, В. Вернадский, К. Баланова, Н. Баскаков, , Веселова, Э. Выржиковский, А. Гурин, В. Гури, В. Гончаренко, Г. Дарьин, О. Еремеев, А. Ерёмин, Р. Ермолаева, Г. Егошин, В. Загонек, Л. Кабачек, М. Козловская, М. Копытцева, И. Клычев, О. Ломакин, Ф. Матанцев, В, Мазуров, Е. Мальцев, Л. Петров, А. Папикян, М. Поплавский, Ю. Подляский, И. Пентешин, И. Раздрогин, С. Ротницкий, И. Симонов, В. Соколов, А. Смирнов, В. Стельмашонок, К. Сейфулаев, Е. Табакова, М. Тодоров, М. Труфанов, Ю. Тулин, Б. Харченко, Л. Худяков, Вяч. Федоров, Г. Чепец, А. Шумилкин и ещё многие живописцы, живущие не только в Советском Союзе, но и в ГДР, Монголии, Чехословакии, Ливане, Сирии, Финляндии и других странах.

 

А. ЛЕВИТИН

 

журнал "Художник" № 3 за 1984 год

 

А.Д. Зайцев «Труженики моря». 1967 г.