Своего отца Ивана Митрофановича не помню. Воспитывала меня мать, Вера Аполлоновна, по профессии медицинская сестра. В 1930 году она умерла от туберкулеза легких в Краснодарской больнице. Занятия в школе были заброшены. Без сожаления покинул город. Мне было 12 лет. Я не чувствовал одиночества, так как у меня появились друзья с похожей судьбой. Вместе «изучали» чужие сады и виноградники, купались в Кубани, посещали Новороссийск, Анапу, Керчь, Ялту, Феодосию, болтались по пляжам Черного моря. Эти непродолжительные беспризорные путешествия по городам Кавказского и Крымского побережий научили многому. Голод нас не донимал. Базары — любимое место, где все «приобреталось» бесплатно. А были еще пристани и вокзалы, где можно было переночевать, а при удобном случае воспользоваться беспечностью шикарных ротозеев... Время летело быстро. Впоследствии, отделившись от группы, я появился в Москве, неожиданно решил ехать в Ленинград и на вокзале встретил краснодарского художника Николая Петровича Смолуна, который приостановил мое «путешествие». В то время он был председателем горкома художников, вызвался помочь мне, познакомил с Николаем Ивановичем Плехановым— художником, который жил в Андроньевском монастыре. Можно было иногда пожить у него, иногда у художника Амосова на Мясницкой, чаще же на вокзалах Москвы. Меня устроили в 85-ю школу Октябрьского района. Учеба не шла, зато были горячие бесплатные завтраки. Кончились скитания весной 1932 года в 1-м детском пионерском доме на Большой Грузинской. Я был доставлен после вторичной неудачной поездки в Ленинград — город, который меня безотчетно тянул.

С 1932 года считаю себя полноправным жителем Москвы. Принимал меня директор детского дома Владимир Хабаровский, затем его сменил Александр Савельев, а главным воспитателем был Иван Курансин. У нас были отличные шефы — рабочие завода «Тизприбор», где мы знакомились с производством. Руководители завода оборудовали в нашем доме мастерские. К нам приходили писатели — Мариэтта Шагинян, Новиков-Прибой, Серафимович, поэты — венгр Антал Гидаш, а еще раньше, до меня, Маяковский. Видели актеров — Мейерхольда, Охлопкова, Боголюбова, Свердлина, Ильинского. Они играли короткие сцены — отрывки из пьес «Лес», «Клоп», «Баня», «Мистерия Буфф». Все происходило в нашем доме в окружении детей в большом зале, где стоял рояль. Это было необыкновенное, захватывающее зрелище. Новиков-Прибой читал рукопись рассказа «Клочок шерсти». В 1933 году художники Петр Кончаловский и Павел Соколов-Скаля смотрели наши выставки-начинания картин. Мариэтта Шагинян выбрала для себя три мои акварельные картины и подарила за это три свои книги — стихи 1910—1912 годов, «Гидроцентраль» и «Месс-Менд» с надписью-пожеланием, чтобы я стал художником. Позже мне подарили книгу Никольского «Петр Кончаловский», где своей рукой художник написал: «Никогда не изменять искусству». Эти пожелания и наставления остались в памяти на всю жизнь. Теперь можно сказать, что это была хорошая школа воспитания.

Но посещали нас и неудачи. В 1934 году два моих товарища по детдому попали под трамвай и остались один без левой, другой без правой ноги, а я в том же году, в феврале, я попал в катастрофу на Трубной площади. Ехал за красками и кистями на Кузнецкий мост и влетел между двумя столкнувшимися трамваями, получил четырнадцать тяжелых переломов, был доставлен в институт имени Склифосовского. Об этой истории узнала семья Кончаловских от нашей воспитательницы Лилии Карастояновой. Знаменитый художник Петр Петрович принял все меры к моему спасению. Он сообщил о несчастии своему брату, профессору медицины Максиму Петровичу Кончаловскому, а тот упросил знаменитого хирурга Юдина заняться мною. Хирург своими чудодейственными руками сделал все необходимое. Ко мне в палату приходили Петр Петрович и Михаил Петрович Кончаловские, приносили лимоны, апельсины, а для укрепления морального духа — книгу «Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим». Этот необыкновенный человек и художник эпохи Возрождения отличался мужеством, необычайной смелостью, выносливостью, был превосходным скульптором, отчаянным драчуном, любил риск; враги заточили его в крепость, но он бежал, спрыгнув с огромной высоты, получил многочисленные переломы, но выжил, спасенный проезжающим крестьянином, спрятавшим героя в своей телеге. Я с наслаждением читал эту бодрую, жизнерадостную книгу. Она возрождала силу духа. Вскоре начал учиться рисовать левой рукой. Однажды в очередное посещение Петр Петрович сделал на большом листе бумаги превосходный анатомический рисунок скелета со всеми моими переломами и отдал его мне на память. Изучив этот рисунок наизусть, принялся изображать скелет в разных поворотах. Эти занятия рисунком шли на пользу и увлекали меня. Несколько раз прибегали друзья по детдому — Максим Юркин и Женька Крымов, бывала и Лилия Карастоянова. Она принесла мне записку от Николая Островского с пожеланием скорейшего выздоровления, а также подаренную им книгу «Как закалялась сталь», вышедшую в 1934 году. Через полгода мне разрешили встать на костыли, а еще через полгода, отшагнув от них, стал абсолютно здоров. Считалось, что трамвайная история не оставила и следа. В 1936 году, выйдя из дома в самостоятельную жизнь, принял окончательное решение стать художником. Осуществлению этой мечты была посвящена вся моя жизнь.

В. Переяславец