Думаю, что живописец, списал меня не литературы ради, а ради двух моих симметрических бородавок на лбу, феномен, дескать. Идеи-то нет, так они на феноменах выезжают. Ну и как же у него удались мои бородавки - живые! Это они реализмом зовут.

Ф. Достоевский.

   

Вопроса, что такое реализм задавать себе не будем. Если в определении нет и не было ясности, то смешно пытаться внести её походя. Интуитивно ясно о чём идёт речь: во-первых, об искусстве максимального сходства с реальностью ("в формах самой реальной жизни" Н. Чернышевский) и, во-вторых, об искусстве откровенно социального мироощущения.

Русскому изобразительному искусству решительно отказано в наличии единого русского стиля. Отечественные исследователи истово решительно отмечают "недоразвитость", "преждевременность", "вторичность", "природную нерасчлененность", "синтетичность" любой русской тенденции применительно к стилям европейским.

Венецианов - недоразвитый бидермейер, Иванов - природнонерасчлененный назареец, Мусатов - преждевременный набит и т.д.

Выходит в Европе мы действительно лишь стрюцкие, как заметил Достоевский (слово "почвенное", поэтому требует пояснений: "стрюцкий" - ничтожный, презренный, в общем, недоразвитый и преждевременный).

Русской живописи отказано собственно в "живописности" (во всяком случае, в собственной живописности), потому что она насквозь литературна или, в лучшем случае, носит этюдно-натурный характер.

Но почему этого нужно стыдиться, если это русская традиция? Из страха показаться стрюцкими европеизма?

Французская живопись в своё время "съела поэзию", говоря словами Ахматовой. Что ж, зато живопись какая!

Русская литература съела вообще всё. Что ж, зато литература какая!

А если серьёзно, то апология "живого факта живой действительности", апология случая и натурность традиционна не только для русской живописи. Это традиция русской мысли, не способной вызреть в зеркалах - изучить себя, узнать своё лицо, обращаясь как к зеркалу к Другому.

Каждый взгляд в это зеркало влечёт за собой медленное растворение русского наблюдателя в этом Другом - нос обретает форму, твердеет, глаза округляются... И тогда - русская мурмолка только подчёркивает сходство с "персианином" (известная шутка Чаадаева по поводу славянофила К.Аксакова).

Русский художник, как и русский мыслитель не в силах, не может оторвать глаз от калейдоскопа реальности, от "родных впечатлений, родного благодатного неба, родной святой земли, родных обычаев и нравов родной жизни" (Н.Надеждин). Ему недосуг заняться проблемой формы. И актуально, но недосуг, потому что все силы отданы наблюдению-созерцанию бесконечно изменчивой реальности. На холст художник смотрит урывками. Его настоящий интерес не холст, а то что за ним, сзади, вокруг. "Как будто суть творчества заключена в том, чтобы найти новое, ещё не опробованное живописью явление жизни!" - восклицает горько Д.Сарабьянов.

Но это именно так. Суть творчества русского живописца, как и суть мучительных поисков русского мыслителя, в непреодолимой страсти к случаю, феномену при одновременном подвижническом служении высоким, несбыточным идеалам.

Служение высоким нравственным истинам никогда не было фразой в русской культуре, за каждой - кровь, много крови, но это не мешало существованию в ней и трезвых герценовских слов: "Истина даётся только методе, да и то остаётся неотъемлемой от неё, истина же как результат - битая фраза, общее место".

Русская традиция не удосуживается заниматься своею парадоксальностью или своей эластичностью. Её интерес не здесь. Чем она воистину поражала народы, так это богатырской силой самоосуждения ...

"Во Франции на что нужна мысль? Чтобы её высказать. В Англии? Чтобы привести её в исполнение. В Германии? Чтобы её обдумать. У нас? Ни на что!" - утверждал П.Чаадаев.

Но это не обида объявленного сумасшедшим интеллектуала, и даже не страсть к самобичеванию. Русский мыслитель, как и русский художник, занят невозможным - он ищет "правду жизни", пытается нащупать в пустоте "русскую идею", не отрывая глаз от текучей и вязкой русской действительности.

Говорить о "типическом" не будем - при желании "типическое" обнаруживается и в сводках погоды. Важно другое - реальности нет, она ускользает от зеркала, от любой системы зеркал, от самого внимательного и пристального взгляда. Реальность начинает существовать, когда появляется точка зрения, точка отсчёта. Все зависит от неё. Всё зависит, если угодно, от высокой идейности и художественного мастерства. Поэтому так неоднозначно и болезненно воспринимается реалистом слово "правдоподобие - он хорошо знает, что реальность не правдоподобна! "Прибавления" к ней происходят и в процессе смотрения на реальность (тем большие, чем пристальнее это смотрение), и во время работы над картиной, и в процессе смотрения на картину.

Часто на фотографии невозможно узнать вид, знакомый с детства, но он вдруг неожиданно узнаётся в незнакомом пейзаже незнакомого художника...  Правда жизни - в этих прибавлениях. Начиная с Белинского "правда жизни" в лексиконе русской культуры становится почти абсолютным синонимом "поэзии", поэтому его утверждение "Не умея верно писать с натуры, нельзя быть поэтом" не парадокс, аксиома.

И началось это не с Белинского, раньше. "Изящное всегда и будет правильным", -утверждал А.Бестужев в 1820 году. И тут же: "Картины суть письмена природы: они должны быть понятны всякому".

Изящное, то есть понятное всякому... Поэзия, то есть натурность... Такова традиция. Трудно в этой традиции ощущать крепкую почву под ногами. Но и поверить, что под ногами её нет, невозможно. "Отказавшись от того, что было бесплодно и губительно в нашей прежней жизни, мы унеслись на воздух... Без почвы ничего не вырастет",- сокрушается Достоевский.

"Мы оторвались от почвы и летаем в облаках, задыхаемся от испорченного воздуха, который мы сами испортили, удалившись от почвы",- издевается Антонович.

Агрономическое (то есть метафорическое) понятие "почва" остается едва ли не самым актуальным для нас сегодня. Кто мы? Где мы? Что делаем? Что сделали?

Привычно и пристально глядя на бурлящую реальность, можем ли ответить хоть на один вопрос? Что такое соцреализм, спрашивать себя не станем. Если нет терминологической ясности, то уже и не будет. Интуитивно ясно, что, с одной стороны, это всё та же "правда жизни" и "поэзия", с другой, всё тот же радикальный социологизм мироощущения. Интуитивно ясно, что это они, крепкие мужчины в майках, крепкие женщины в косынках, крепкие дети в форме... Много света и наивной психологии. Много "почвенного" - в цвете и сюжетах... Искусство затонувшей Атлантиды, где, казалось, все достойные были так счастливы.

И какая теперь разница, кто из художников состоял в левом, а кто в правом Мосхе-Лосхе?

Для кого социальный заказ выглядел как вполне конкретный, а для кого не существовал вовсе? Что это меняет?

"Заказ" и "халтура" - очевидно не синонимы (в отличие, скажем, от "правды жизни" и "поэзии"). Важно другое. Для художников соцреализма, думавших как государственно, так и приватно, идеей фикс традиционно оказалась страсть русского живописца к конкретному "случаю".

Развитие соцреализма пошло по интенсивному пути - за счёт приращения новых целинных земель, то есть новых и новых "историй". Ленин в одной аудитории, в другой, третьей... Сталин в одном окружении, в другом, третьем... Съезд партии, второй, третий... Комсомола ... Писателей... Строительство Братской ГЭС, Красноярской, Саяно-Шушенской... Дворца культуры имени Ленсовета.. .

Апология конкретного факта начинает при этом выглядеть как навязчивое настаивание на одной теме. Антииконография рождает новую мощную иконографию.

Так случалось и в реализме прошлого века (иконография "крестного хода" или "итальянского вида"), но соцреализм довел идею пристального, неотрывного смотрения на "живые факты живой действительности" до самоубийства. Сеют, косят, играют в футбол, читают, беседуют, мечтают у костра, болеют, пасут овец, ловят рыбу, возвращаются с охоты, приезжают на целину, выпускают газету, переходят ручей, ужинают, фашист пролетел... Как будто суть творчества в том, чтобы найти новое, ещё не опробованное живописью явление! И опять сеют, косят, опять играют в футбол...

Бесчисленные герои и подвиги, доярки и композиторы, геологи и колхозники, занятые сезонными работами, свадьбами и похоронами, встречами и проводами заняли всю территорию, отведённую государством под искусство.

И в этом нет вины Советской власти и её художников - с реальностью трудно работать. Она ускользает от художника, лишь рябь в глазах и мутится в голове...

Персональные выставки В.Снопова и Г.Коржева в рамках Реалистического фестиваля выглядят контрастно: художник, абсолютно неизвестный и известный всем; художник, пишущий исключительно на заказ (работы, купленные Европейским Торговым Банком сделаны для Музея почвы Ленинграда в 1952 г.), и художник, заказа избегающий. Художники абсолютно разные стилистически.

Но есть вещи, более существенные для русского зрителя и художника, чем различия в творческой манере. Оба художника, на наш взгляд, зашли слишком далеко в попытках сделать реальность реальной на холсте.

Нам ничего не удалось узнать о творческом пути Виктора Ивановича Снопова (1921 - 1952 г.г.). Реставраторы из Русского музея отозвались о нём строго: "Мастер делает халтуру".

Нам известно одно. Скоро после завершения работы для Музея почвы В.Снопов покончил жизнь самоубийством, бросившись в пролет лестницы в здании ЛОСХа на странный, до сих пор там стоящий подиум.

Об этом, может быть, не следовало говорить, если бы не болезненное ощущение, которое смерть всегда накладывает на последнее произведение художника.

Кажется, что эти огромные картины он писал очень быстро и как бы страшась оглянуться, не отрываясь от холста, видя реальность лишь внутренним зрением, не сравнивая...

Если русский художник находит в себе силы оторвать глаза от действительности ему на помощь могут прийти и приходят готовые, наработанные формы её воплощения - "недоразвитые, преждевременные, природно не расчленённые", но готовые.

Единого русского стиля, русской формы нет и не было.

Если же художник страшится быть "стрюцким европеизма", то положение его и вовсе ужасно...

Гелий Михайлович Коржев знает о русской реальности, может быть, больше других художников. Иногда он абсолютно точно знает насколько она должна быть неправдоподобной, чтобы быть реальностью. А иногда знает что-то, что уже не имеет отношения ни к вопросу о правдоподобии, ни к высокой идейности, ни к художественному мастерству.

Я не знаю источников этого знания, но меня всегда завораживало то, как поставлена правая нога скульптора из "Рабочей студии" или то, как вылеплено левое бедро "Обнажённой перед зеркалом".

Лёгкая мутация была заметна уже там. И появление сонма законченных мутантов в творчестве Коржева, пожалуй, естественно, как естественен тот факт, что самое большое количество полумутантов обнаруживается в творчестве отца русской реалистической школы Н. Гоголя.

Хотя мутант реализма, сюрреализм на русской почве в чистом виде практически не встречается - русскому художнику недосуг, он слишком занят безусловной реальностью. (Сюрреализм же художников Грузинки и "Марса" кажется мне стрюцреализмом чистейшей воды - и по интенциям, и по замыслу, и по исполнению.) Любая, самая фантастическая версия русской реальности густо замешана на натурности. Не знаешь натуры - не способен к версификации.

Читателя-зрителя реалистического искусства специалисты постоянно оберегают от наивно-натуралистического восприятия произведения, версии. И зря. Страсть художника к реальному взывает к наивно-натуралистичной страсти зрителя, в этих обоюдных "прибавлениях" и жива наша российская реальность - между небом и землей, почвой. Проблема реальности - главная, если не единственная проблема русской культуры, и реализм - безусловно, важный этап в её развитии.

 

Реалистический фестиваль в "Риджине" - признание актуальности этого искусства. Подобно русским художникам-реалистам двух веков в "Риджине" два года искали новых и новых сюжетов из жизни - ухаживали за почвой, резали свинью, устанавливали дипломатические отношения со Словенией, праздновали победу над путчем и 1 Мая... Как будто в этом суть творчества.

Для галереи, занятой категорией прозрачности в искусстве, проблема реальности - единственная проблема. Отсюда её интерес к художникам, которые сумели обрести точку отсчёта в ускользающей от прямого взгляда действительности. Хотя бы на время, но сумели.

Им, реалистам, возможно осталось совсем немного, чтобы обрести безусловную реальность - преодолеть высокую идейность и художественное мастерство. А "Риджина" - в начале пути.

   

Л. БРЕДИХИНА 

Консультант галереи "Риджина"